Холодно утром в волшебном лесу. Тихо сидят по норам унылые звери, греются. От ветра гуляющего прячутся.

Ну а мне все равно тепло, хоть и стою я на самой опушке — у ветра на пути. Стою себе спокойно, никому не мешаю, вдруг вижу — заяц скачет. Беляк, наверное. А может, просто испугался? За ним ведь волк гонится. Тут и правда побелеть-то недолго.

Заяц вправо — скок, волк за ним — прыг. Заяц влево — скок, волк опять за ним — прыг. И петляют туда-сюда, глаза мозолят. Надоели, мочи нет!

Наконец зайчонок меня увидел, сообразил, что к чему, и бросился мне под шубку.

— Спрячь меня! — кричит. — Съест меня волк!

Улыбнулась я, присела немного, зайца ветками укрыла. Прижался он к стволу и затих...

Волк подлетает. Раз вокруг меня обежал, другой...

— Где заяц? — говорит. — Уж больно ароматный он да жирный! Чую — рядом где-то!

— Нету, — говорю, — зайца твоего! Убёг!

— Да ладно, — удивляется волк, — а чего запашок-то его рядом? Сейчас за враньё как кусану — будешь знать!

Ну и схватил меня зубами за подол!

Заскулил бедный, закашлял, выругался пару раз и прочь умчался. А заяц внизу рад-радёшенек сидит. Только вылезти собрался, да не тут-то было...

Голоса людские с поля послышались.

Зайчонок опять вглубь забился, уши прижал и трясётся. Мелко так, противненько.

— Не боись, косой!— говорю. — Люди это! Они частенько сюда на охоту ходят!

Заяц ещё сильнее задрожал. Только вижу я, что не охотники к нам топают. Топоры у людей и сани-волокуши с бензопилой.

Вот тут сердечко-то мое и ёкнуло. По мою душу идут!

ДРОВОСЕКИ!!!

Бедный заяц, дурачок, вместо того чтобы стрекоча задать — рванул наверх по веткам. Там и вляпался ушами в смолу... Висит, лапами подёргивает и верещит тихо-тихо.

А мужики меня бензопилой под корень — р-раз! Упала я вместе с зайцем в сугроб, с жизнью прощаюсь.

Очнулась уже внутри избы деревенской. Стою в углу, вся в игрушках. Только настроение у меня чего-то совсем не праздничное.

А заяц ожил, забился в ветвях, как припадочный. И ведь оторвался-таки — смола, видать, в тепле размякла. Затаился косой. Но вижу, с интересом так на стол поглядывает. Унюхал что-то. Смотрю, а на блюде-то на одном морковка тёртая! Ну, думаю, не сдюжит заяц, сорвётся...

Косой будто мысли мои прочитал — да как прыгнет прямо на стол. И к блюду. Сидит на нём, хрумкает морковкой на всю комнату! И вдруг поперхнулся, глазки распахнул да набок повалился.

— Что с тобой? — кричу ему.

А он в ответ:

— Воды! Воды!.. Кхе-кхе!.. Морковка... Острая!

Ну я, понятное дело, зайца спасать поскакала. Все игрушки с веток посбрасывала, стакан первый попавшийся схватила — и зайцу в глотку лью.

— Нет! — орёт он надрывно и головой мотает. —  Буль-буль...

Тут и я поняла, что не воду второпях схватила, а самогон. Стакан выкинула да квасомзайца стала отпаивать.

Отошёл зайчонок быстро, да окосел вконец. Ползком начал передвигаться. Всё со стола своротил, керосинку на пол опрокинул, а сам грохота испугался и нырнул в валенок, мордой вниз. Керосин пролился, пламя по полу расползлось да скатерть кушать стало. И ко мне приближается!

Закричала я в ужасе! И проснулась...

Стою в лесу, на родном пригорочке. Тишина да благодать... Привидится же такое!

Смотрю — заяц скачет. Беляк! А за ним — волк! Бегают они вокруг меня, а я в ужасе сон вспоминаю. Как же так? Неужто вещим был? Неужто погибать?

Тут зайчонок меня увидел.

— Спрячь меня! — кричит. — Эта тварь меня с потрохами скушает!

Присела я немного, сама ничего не соображаю, а косой уже к стволу прижался и затих... А в голове у меня заяц, стол и керосинка крутятся...

Волк подбежал, голову задрал, да засопел, вынюхивая.

— Где заяц, а?— говорит.

— Нету, — задумчиво говорю, — зайца твоего! Убёг!

— Да ладно,— удивляется волк, — а чего тогда у тебя из-под полы зайчатиной тянет?

— Мало ли чем у меня оттуда тянет! — возмущаюсь я. — Твоё-то какое дело?

— Укушу, — деловито сообщает мне волк.

Ну и схватил меня зубами за подол, отскочил, точь-в-точь как во сне, заскулил, но не убежал, а устроился неподалеку и с противной улыбочкой ждать принялся.

Чую, заяц-то внизу совсем плох стал, трясётся весь. Тут вдруг голоса людские с поля послышались. Зайчонка заколотило с нещадной силой.

— Не боись, косой! — шёпотом говорю. — Это люди, они частенько здесь на охоту ходят! — А у самой внутри: заяц, керосинка, стол...

Серый занервничал, поднялся, лапами неуверенно переступил. Косой же ещё сильнее задрожал.

— Так они, наверное, на меня и идут! — скулит.

— Дурак ты, — говорю, — кому ты нужен-то?

Странно, но зайчик успокоился. Позавидовала я ему. Потом смотрю — не охотники это вовсе. Да и волк нехорошо заулыбался, подмигнул мне насмешливо.

Сбылось-таки!

Но я же молода ещё под топор идти, детские праздники украшать.

— Ну, зелёная, сейчас тебе хорошо будет,— смеется волк, а мне не до смеху. Страшно мне.

Стою, от ужаса омертвела, соображаю.

— Что там? — испуганно пищит из-под полы заяц.

—  Отстань, и без тебя тошно, — отвечаю. Глядь, а волк-то поближе подошёл, уселся на снег и с наслаждением воздух потягивает. Зайчатинку предвкушает.

— Косой, ты бы на ветки запрыгнул, а то неровён час... — говорю.

Заяц не будь дурак — сразу прыгнул. Вижу, волк нахмурился, голову набок склонил.

— Чего затеваешь, зелёная?

— Да ничего, — улыбаюсь. А сама ветвями зайца опутываю. Тот пищит, вырваться пытается. — Меня завалят, а косого домой возьмут, ты же с носом останешься.

— Не понял... — тянет волк.

— Предлагаю тебе сделку, — говорю, а сама на поле поглядываю. Остановились лесорубы. Те самые! Весёлые, с санками...

— Ну?

— Я тебе зайца, а ты дровосеков отвадишь.

Чувствую, заяц меня грызть начал. Обиделся, наверное.

Волк задумался, сидит, глазками на меня постреливает.

— А не врёшь? — спрашивает.

— Зачем мне, серенький? Это же смерть моя идёт...

— Ненавижу! Ненавижу! — бьётся в моих ветвях заяц.

Волк посидел немного, обернулся на охотников, потом опять на меня посмотрел.

— Ладно, зелёная, помогу я тебе, — говорит. И как завоет! С меня даже снег посыпался.

Зайчонок утих, но я шкурой чувствую, как он в меня зубами вцепился. Лесорубы же за топоры схватились — и ко мне.

— Что ж ты, серый, творишь? — шепчу. — Они же прямо сюда идут.

— Не бойся, — скалится волк. И тут слышу — неподалёку ещё один волк завыл, а за ним ещё и ещё...

— Стая моя, — хвастливо заявляет серый.

Смотрю, а дровосеки-то остановились. Озираются испуганно. А волки воют, и всё ближе и ближе голоса их.

Радостно мне стало, когда люди к саням побежали. Спасли меня серые...

Стою, счастьем свечусь, а волк и говорит:

— Отдавай зайца!

— Уговор дороже денег, — соглашаюсь и подол поднимаю. Смотрю, а волк-то отпрыгнул на пару метров, хвост поджал и трясётся в страхе.

— Что же ты, серенький, зайчика не заберёшь? — спрашиваю.

А волк стоит и смотрит на скелетик маленький, ветвями моими опутанный.

— Хороший зайчик был, вкусный, — говорю я серому, а сама к нему ветки тяну.

Заверещал волк, на месте подпрыгнул и в лес сорвался. Правильно поступил... У него же только клыки да когти, куда ему до топоров людских с керосинками.

Не в руку сон оказался, слава шишкам!

Эх, хорошо в лесу рождественским утром. Только еды мало...

Художник Ольга Толкалина