В сиреневом лесу идёт хрустальный дождь. На ходу он развешивает стеклянные бусы на макушки голубых сосен. Бусины круглые и продолговатые – неровные, как леденцы в моей коробочке. — Эге-гей! – кричит дождь, и с неба ему басом вторит братец гром в вязаном берете с помпоном: — Эге-гей! Не промочи ноги, братец дождь! На влажном, как творожный сочень, небе сидят гигантские белые старухи. В руках у них старинные прялки из можжевельника. Старухи шамкают губами и прядут облака. Сегодня выходят плотные, кучевые. А вчера были тоненькие, перистые, серебристые. Из мокрых сосновых иголок высовывается конопатая мордочка в зелёном чепце. Это земляничина. Левая щёчка у нее алая, сахарная. А правая – бледно-розовая, с кислинкой. Земляничина подставляет личико дождю – на небо глядит. А небо глядит на земляничину. — Прыгай в моё лукошко! – предлагаю. — Вот ещё! – хмурится земляничина. — Как знаешь, — улыбаюсь и тоже подставляю лицо хрустальным леденцам. — Повторюша – баба Хрюша! – хихикает земляничина и исчезает в блестящих иголках.
Госпожа Б
Госпожа Б глядит на меня с укором. К её тугой резиновой шляпке прилип кленовый вертолётик, а ножка измазана землёй. — Дай мне зеркальце! Роюсь в ящиках трюмо: музыкальная открытка, флакон духов в виде рыбки, несколько перламутровых пуговиц с отломанными ножками, пакетик сухого счастья, куриный бог, салфетки с ароматом Кассиопеи, шёлковый шнурок, серебряная башенка на цепочке, коробочка хрустальных леденцов, ореховая скорлупка… Нахожу зеркальце в эмалевой оправе. — Что ты мне подсунула! – госпожа Б в возмущении. — В нём отражаются… какие-то гиганты! И… и карлики! Она поправляет на ножке шляпку: — Сушиться будем или жариться? Вот глупая! В пузатом фарфоровом чайнике завариваю чай с корочкой мандарина. По вкусу добавляю сливки и щепотку весеннего вечера в сиреневом лесу. Мы пьем чай с госпожой Б и любуемся на отражения звезд.
Ночь
Ночь в сиреневом лесу густая и пряная, как чашечка топлёного молока с щепоткой корицы. Вкусная, сладковатая. В потёмках тихонько шепчутся сыроежки из песочного печенья. Брусничины из бордового марципана дремлют, укрывшись глянцевым твёрдым листом. Дрожит в лунном свете, подрагивает болотце из яблочного мармелада. Луна – головка творожного сыра с абрикосом. Летучий мышонок откусил от неё кусочек, не удержался. Под ногами ломко хрустит лесная подстилка – смесь кешью, грецких орешков и шоколадной крошки... Муравей, отлитый из карамели, бежит по ней, торопится в свой дом из медового хвороста. Закрыто. Опоздал. — Забирайся ко мне, — подставляю палец и сажаю муравья в мохеровый тёплый карман. Дёргаю шнурок апельсинового абажура, взбиваю подушку из сахарной ваты. — Спи, братец. Пусть тебе снятся ванильные сны под малиновым соусом. Долька мандарина на блюде из фиалковых лепестков – оранжевым по сиреневому пишу сказку леса.
Старый пень
В старом берёзовом пне поселились зямлики. Они облюбовали его зимой и перекочевали сюда из синего сада тётушки Му. Потому что тётушка ела сырой лук и громко пела по ночам серенады. Из дырочек пня торчат колпачки и носочки — цвета спелого баклажана и огуречной сердцевинки. Это зямлики устроили постирушки и теперь сушат свое бельишко на солнце. Солнце — оранжевый желток в сковородке с молочным облаком. А чей это клюв — шершавый и замшевый — торчит из трещинки в старом пне? Неужели египетский клюст к нам пожаловал? Он самый. Клюст собственной персоной, египетский. Устроился во флигеле, разобрал дедушкин чемоданчик и лакомится тыквенной кашей. Вечером он пойдет к старому приятелю – пропустить по стаканчику клюквенного морса и поиграть в лото. А что же зямлики? Зямлики высушили носочки и теперь пускают мыльные пузыри из распахнутых дырочек пня. Старому берёзовому пню щекотно. И тепло. Он вспоминает детство.
Отдохни до рассвета
У Бонифация бархатный живот и рыжие пушистые щёчки. За правой он держит кедровые орешки, за левой – жареные семечки. Тётушка Му в восторге от его гусарских усов. В речных камешках Бонифаций развел костерок. На струганую сосновую палочку он надевает две белые корочки. Бонифаций подобрал их у озера ещё в августе – берёг для особого случая. Тетушка Му вешает на сучок тёплое кашемировое пальто. Её лапки пахнут имбирным печеньем. Кувшинчик парного молока и горшочек свежих взбитых сливок. Голубые сосны вплетают в косы гроздья рябины и боярышника. Пощёлкивает костерок. Бонифаций и тётушка Му хрустят поджаренной корочкой, запивая её подогретым молоком, и считают до ста одного. На счёт сто два с неба падает звезда. — Плюх! – прямо в горшочек со сливками. — Отдохни до рассвета, — шепчет Бонифаций. И они снова вместе считают до ста одного.
Восемнадцатизимие
В лавочке у господина Пекаря возьму маффинов с кремом из августа. Фунтик чая из сушёного лета со сливками на сдачу. Скрипнет дверь, снежинки уколют в лицо. Сегодня я ночую у бабушки Ежихи в вязаном шерстяном носке. Мы будем праздновать восемнадцатизимие. Бабушке Ежихе уже давно перевалило за сотню. Но каждую зиму, в середине февраля, ей исполняется ровно восемнадцать. В бусах из крупных коралловых шариков прыгают огоньки. В иголках – сушёные сентябринки. Бабушка Ежиха возится на кухне. Еще тёплый шоколадный бисквит пропитывает звёздным вечером. По лесу в валенках бредёт Дед Мороз. Скрипит по снежному насту. Свернусь клубочком. У комелька танцуют шерстяные тени. Глоток густого какао — горячо внутри. Бабушка Ежиха устроилась в кресле-качалке — вяжет сиреневый шарф из воспоминаний леса. Вьюга.
Кто-то
В коробке со шведскими спичками живет Кто-то. У Кто-то фиалковая ливрея с золочёными вставками и маленькая меховая попа. Хвост пристегнут на пуговицу. Я вижу его мельком – только со спины. Он выбивает бабушкин половичок на балконе и пахнет нагретой на солнце травой. Когда я собираюсь в Сиреневый лес, Кто-то начинает шебуршиться в коробке. — Шебурш-шебурш. Мы понимаем друг друга с полуслова. Госпожа Б чуточку ревнует. Разбегаюсь и прыгаю с Лисьего холма. Руки – широко, в рукавах белые и зеленые ленты, как у воздушного змея. — Ты забыла хвост! У воздушного змея должен быть хвост! Кто-то пристёгивает мне меховой хвост на лету. На пуговицу. Пахнет жёлтыми серединками одуванчиков. Летим над Сиреневым лесом.
Вечер
На берегу мармеладного болотца я построила песочный домик. В нём будет жить матушка Медуница. Она повесит на окошко французскую кружевную занавеску и будет смотреть на небо в подзорную трубу. По верхушкам сосен на цыпочках крадётся лето в сиреневой фате. В ушах постукивают стеклянные серёжки-виноградины. Матушка Медуница снимет бигуди и расправит складки на крахмальном переднике. В жестяном кофейнике ворчит на молоко кофе. В глубоком блюде на ножке чихают булочки, пудря друг другу носы. Камышовой тросточкой по дверце три раза: — Тук-тук-тук! Это дядька Леший с «козьей ножкой» во рту. Свататься пришел. Через два часа на крылечко песочного домика опустится майский вечер. Матушка Медуница глядит на Сириус.
Одуванчики
У меня на голове растут одуванчики. Встану спозаранку. Туман – тёплый бисквит, пропитанный лимонным соком. Соберу ландышевой росы в еловый ковшик. Семь капель соловьиной трели из бутылька на серебряной цепочке. Добавлю пару речных жемчужин – подарок тётки Щуки на именины. Эмалированный таз со сколом в виде крылатого медвежонка. Опущу одуванчики в росу – засмеются! Хохочут, валяют дурака на солнцепёке, брызгаются! Угомоню буянов вафельным ломким полотенцем. Гребень из берёзовой коры – укладываю одуванчики в высокую прическу. Два мотылька – голубой и сиреневый — садятся за ухо. Старые русалки придирчиво шушукаются и надувают губы. Молчите, глупые, сегодня я приглашена к самой Сосновой королеве!
Сосновая королева
Сосновой королеве, наверное, девятьсот лет. У неё пышная юбка из янтаря и маленькая смоляная корона. В изумрудных шкатулках у королевы лежат молодые шишки. От них у меня липкие пальцы и нос. Сую его в лукошко с груздями и сыроежками. Иногда Сосновая королева рассказывает опятам длинные старые сказки. Она прыгает на одной ножке через берёзы. Их повалил дядька Бурелом, когда был не выспавшись. Сосновая королева втыкает соломинку в хрусткий муравейник. Мммм – вкусно, кисленько! Она набивает подушку мохом и сухими листьями клёна. Подушечка пахнет осенью, шуршит у меня под головой. Накрываюсь клетчатым пледом и переворачиваюсь на живот. В сентябре из лесной подстилки вылезли красные бусинки. Качаемся на солнечных качелях и лопаем языком горькие ягоды. У меня на голове венок из бархатцев. Сос-новая королева предлагает: — Давай поменяемся?
Четыре дырочки
Тётеньке Мыши подарили на день рождения камышовую дудочку с четырьмя дырочками. Всю зиму дудочка пролежала на полке в чулане. Она совсем охрипла. Но тётенька Мышь отпоила её чаем с малиновым джемом и укутала мохеровым шарфом. — Отдай мне дудочку! – сказал братец Гром. – С ней я буду пасти облака. В последнее время они совсем отбились от рук. Тётенька Мышь повязала на хвостик солнечный луч и печёт пражские вафли. Её передник пропах ванилью и жарким полднем. В вышине играет на сосновом ксилофоне крошечка дятел. У него красная беретка и восемь синих перьев в хвосте. Сосновая королева затеяла прятки с поздней весной. Она спряталась в куст сирени и теперь пытается отыскать пятилистник. Загадывай желание и глотай на счастье! Над розовым стеклом пруда тоненько звенят комары. Своими длинными носиками они учуяли запах далёкого незнакомого города. Острые шпили, старинные часы, тёплая брусчатка, горбатый мост через чёрную речку… На песчаном кусочке берега салфетка с ещё тёплыми вафлями. Для всех — для всех! Тётенька Мышь достает из кармана передника дудочку. Всего четыре дырочки – а какая нежная музыка! Майский вечер.
Маленькие леди
В хрустальном лесу падает сиреневый снег. Падает, укутывает пушистые лапы сосен сладкой ватой. Лизнёшь языком – мигом растает. В сугробном домике под кустом барбариса спят малышки Лу и Ли. Колыбелька из хлопковой коробочки – тепло и уютно. Тлеет в уголке лучина-ночничок. Бабушка постукивает вязальными спицами из куриных косточек. Чепчик для Лу и пинетки для Ли почти готовы. Им снится море из бутылочного стекла. Баюшко-море – далеко, хмурое, северное. Плещется в чёрной лоханке из фьордов, хватает за пяточки. На песке крошечные следы – сразу и не разглядишь, чьи. Здесь прошли быстрые ножки в деревянных кломпенах-башмачках. В перламутровой ракушке розовый лёд. Застывшие слёзы грустного моря. Спите, маленькие леди, усните до весны. В хрустальном лесу падает сиреневый снег.
