На каникулах мы ездили в гости. К дедушке Ване, в город Волжский. Это рядом с Волгоградом, в двух шагах всего. Только речку перейти. И вот какая штука там приключилась. Наш дедушка Ваня оказался полным тёзкой моего старшего брата Ваньки. Представляете? Брата моего зовут Иван Воробьёв. И дедушку тоже – Иван Воробьёв. И я, честно говоря, думал, запутаюсь, кто есть кто. Но ничего, справился. Всех запомнил. Не маленький, мне уже восемь лет исполнилось. Но самое интересное не в этом. И даже не в том, как мы все вместе снеговиков лепили да гонки на лыжах устраивали. Самое интересное началось ещё в поезде.

Мы уже второй день на нём ехали. За окном пролетали города и деревни. Колёса стучали. Брякали ложечки в стаканах. И я уже очень сильно устал. Хоть мне и весело было всё время на верхнюю полку залезать. А папа и Ванька устали ещё больше, ведь это они помогали мне туда забраться. А потом спуститься. То вверх, то вниз, и так весь день. Точнее, два. И вот мы уже к Волгограду подъезжать начали, а папа говорит:

– Смотрите скорее в окно! Это одна из самых высоких статуй мира: «Родина-мать зовёт!»

Родину я очень сильно любил. Нас этому ещё в школе учили. И вот я её любил, хоть никогда в жизни не видел. А тут вот она, стоит в полный рост. И я сразу же понял, что она самая большая родина на всём белом свете. И сразу же полюбил её ещё сильнее. Хоть она и далеко была, километров сто от нас.

Когда мы гостили у дедушки Вани, он однажды сказал:

– Ребёнки, собирайтесь. Едем на Мамаев курган. И оденьтесь теплее, там ветрено.

Мы с Ванькой застегнули до самого верха курточки. А дедушка надел фуражку и военный бушлат. А потом мы сели в машину «Москвич-412» и доехали до площади. Там дедушка взял нас за руки, и мы начали по ступенькам подниматься.

Ступенек было очень много. Я начал их считать, но сбился со счёта. И сказал:

– Тысяча!

А дедушка уточнил:

– Двести. Двести дней обороны – двести ступеней.

Дальше была аллея. Пока мы по ней шли, дедушка нам с Ванькой много всего рассказывал. Про то, как он молодой был. А ещё про землянку. И про чёрный дым от пожаров и залповый огонь. И про то, как они фашистов били. Крепко били. Потому что это наша земля. Русская. И голос у дедушки уже не звенел, как раньше, а хрипел. И я не стал его спрашивать, что такое землянка. И Ванька не стал. Мы просто шли и слушали. А с неба падал снег, и где-то вдали гудел паровоз.

В конце аллеи мы подошли к огромному солдату. Он ногами прямо в бетон врос. И сам закаменел. На бетоне надпись: «Стоять насмерть!» А Родина-мать всё ещё вдалеке была. Но уже не так далеко, как в поезде.

Потом снова начались ступеньки. И огромные стены, как скалы. А прямо в этих стенах – солдаты. Стены были серые и израненные. И солдаты на них как будто кричали и сражались. Но бой был тяжёлый, и многие не вернулись домой. Только лица остались и застыли на этих стенах.

Мы шли и шли вверх. И я уже начал представлять, как было во время войны. Вместе с этими солдатами сражался и мой дедушка. Была зима. Он бежал по развалинам с автоматом в руках. А в небе гудели самолёты и выли бомбы. Потом гремели взрывы, и снова вой и едкий дым. И день становился как ночь. Рядом падали товарищи, а командир кричал: «Вперёд, к победе! Ни шагу назад!»

Я представил такую картину, и в груди у меня что-то зажглось. Я посмотрел на деду и подумал: «Хорошо, что он сейчас с нами». И сильнее сжал его руку, а он мою.

После этого были Площадь Героев и пруд. В пруду плавали красные цветы. И рядом тоже были большие каменные солдаты. Все они шли в смертный бой, даже раненые! И никто не отступил, никто не сдался. А мы смотрели и проходили дальше.

В конце площади мы зашли в коридор и оказались в большом круглом зале. Это был Зал Воинской славы. Его освещал Вечный огонь. Он пылал прямо в огромной руке. А на стенах висели длинные флаги из красной мозаики. На этих флагах были имена многих тысяч солдат, которые здесь погибли. Это для них горел огромный факел. Чтобы им теплее было.

А потом зашёл караул. Солдаты маршировали, их сапоги стучали громко, как часы на стене, когда все спят. А дедушка вдруг вытянулся по струнке. И сделал под козырёк. А солдаты шагали, и в руках у них были настоящие винтовки со штыками. И когда они сменяли на посту других солдат, то били прикладами по полу. Грохот стоял – будь здоров.

А где-то под потолком играла музыка. Очень тихо и очень печально. Как будто кто-то плачет. У меня прямо защекотало в горле, и я тоже чуть не заплакал.

А солдаты, которых сменили, мар­шировали вверх по дорожке, высоко поднимая ногу и оттягивая носок. Полу­чалось очень красиво. А когда смена ушла, мы тоже пошли. Выше. Теперь уже к самой Родине.

Оставалось пройти совсем немного, но дедушка не спешил. Он, наоборот, стал идти медленнее. Наверное, очень устал. Навстречу дул такой сердитый ветер, что мне было зябко даже в курточке. Но дедушка не замечал холода. Он останавливался у плит на земле и читал на них фамилии. И глаза у него стали мокрые – должно быть, от сильного ветра.

Когда мы наконец-то дошли до Родины, у меня не хватило шеи, чтобы её посмотреть. А посмотреть хотелось всю, с головы до ног. Она оказалась такая огромная. Даже больше, чем я представлял. Просто до небес. А на гору её поставили, чтобы она могла с Богом говорить. Ей до него рукой подать. И сказать есть что. И попросить. Не для себя, для нас. Для людей. Она много чего видела и пережила. Ведь она же Родина-мать.

А потом я посмотрел на город и на Волгу. Чтобы запомнить их на всю жизнь. И мне совсем не хотелось уходить. Но деда сказал:

– Пора.

А я попросил:

– Минуточку!

Я подбежал к Родине и сказал ей шёпотом:

– Родина, милая, попроси у Бога, пусть он сделает так, чтобы на земле больше никогда не случилось войны.

Художник Елена Завгородняя