Зима стояла ветреная. Гуляли по белым полям позёмки: снежные змеи хлестали хвостами, ледяную пыль сеяли, иглистую крупу сорили повсюду. Засыпало овражки доверху. Дремала под снегом Подкаменная Тунгуска. Ждала весны, чтобы ударить в крутой откос шаловливо-мутной волной да и помчаться по лесам и долам к Енисею.

Разоспалась река. Пора ей спину дугой выгибать, ломать лёд. Солнце уже вовсю светит. Багульник стрелки листьев на проталинах выбросил – там, где потеплее. Медведь из подмоченной берлоги вылез и заревел: «Ур-ра!» Он, значит, поздоровался.

Не слышит разве река журчанья ручьев, медвежьего «здравствуйте», весёлой кутерьмы, что затеяли бурундуки в прибрежном кедраче? Пора, пора ей за работу приниматься, а то как же при таком крепком сне обустраивать весну?!

Конечно, не вовсе она бесчувственная, кое-что до неё доходит, и приметы, когда зиме наступает конец, ей ведомы, однако очень не хочется открывать глаза. Любо в безделье нежиться и нет никакого желания ломать лёд. Потому как он твёрдый и на сколах острый, будто бритва. Намучаешься с ним, а спина у неё своя, не чужая. Её и поберечь не мешает, пусть кто-нибудь другой заправляет нынче половодьем.

Медведь проснулся? Глотку дерёт, косолапый? Шалишь, однако, увалень. Делать тебе, видно, как раз нечего. Тогда принимайся за дело – давай ломай лёд.

Взял медведь дубину, стал ею махать. Силушку выказал немалую. Бурундукам только и осталось, что подивиться на лесного богатыря. Колет он крепкий лёд, крушит его дубиной старательно и не так чтобы вовсе без пользы. Летят осколки, порхают, словно птицы снежно-белого оперения.

Спору нет, громкоголос он и не шибко уважает заспанную тишину, а всё ж старательной доброты ему не занимать. Кряхтит косолапый, утруждается без шуток: сейчас мы это всё живо расколотим! Подожди, река, чуток. Мы сейчас ка-ак жахнем!..

Поглядела на него река, стало ей жаль уставшего сверх меры добряка, который в кряхтенье был горазд, а в сотворении половодья – не очень.

«Вот ведь как старается, – подумала она. – Вместо меня трудится, тогда как лёд ломать полагается не ему, а мне, поскольку моё это дело завсегдашнее».

Расправила она плечи, напряглась по обычаю весенне-снеготалому. И в ту самую минуту, когда выгнула спину дугой, загрохотало в тайге. Загремело по заведённому сибирскому распорядку. Да так, что всех до той поры сладко спящих словно подбросило.

Лопнул ледяной панцирь белой реки. Закачались, закружились, поплыли по воде хрустальной прозрачности глыбы с острыми краями, и в глубину омутов – к ленкам да к хариусам – хлынул небесный свет.

Широко разлилась Подкаменная Тунгуска, затопила низкие берега и луга. Насколько глаз хватает – водная гладь. Скрылись под волнами буераки, стало заливать островки с кедровыми зарослями. Куда бурундукам податься?

Бегают они по островкам, что с каждым часом уменьшаются в размерах, и не знают, как им на большую сушу перебраться. Среди бурундуков переполох немалый.
Смотрит медведь – плохо им приходится. Надо спасать мелкоту.

– Эх! – вздохнул медведь. – Была бы у меня посудина какая! Плот, к примеру. Я б этих полосатиков живо переправил куда подальше.

Задумайся нынче река, поработай головой да и разыщи охотничий плотик, пригони его косолапому добряку. Уж тот приспособил бы его для спасительной бурундуковой переправы. Но у реки нет желания думать и усердно заниматься поисками, она знай себе веселится. Гуляет, обнимая всю какую ни есть пойму шальным могутным половодьем. Бьёт шипящей волной по береговым кручам. Нет у неё сегодня ни печалей, ни забот. Забыла река обо всём. Ох, и любо ей нынешнее гулевое времечко!

Однако непорядок это, думает меж тем медведь. Страшно ему лезть в холодную воду, но разве может он оставить в беде таёжную мелкоту? И вот – плывёт косолапый. Река бросает его из стороны в сторону, словно и не богатырь он, а простая щепка. Однако пловец не сдается, упрямо борется с шальными струями, и на загривке у него – полосатый маленький пассажир. Перепуган, дрожит, со страхом глядит на полую воду.

Подкаменная Тунгуска очнулась, посмотрела вокруг, зашевелилась в душе жалость к маленькому бедолаге. Неужели ничего она придумать не способна? Да вон же охотничья избушка на берегу. А возле, в кустах, связка брёвнышек. Никак плот? Точно: охотник его соорудил. Подкаменной Тунгуске почему не постараться?

Подогнала она поближе к медведю переправочное средство: держи, спасатель наш таёжный! Не думай, что у меня сердца нет.

С тех пор по всей Сибири идёт слух: по весне река, что прозванием Подкаменная Тунгуска, ломает лёд охотно всегда. Она не только на диво широка. Ещё и добротой отличается, никого не обижает зазря. А уж любит так маленьких таёжных обитателей, что и передать нельзя.

Художник Елена Завгородняя