Дело было в декабре. Мы как раз решили утренник новогодний в школе устроить, гирлянды из флажков развесить и ёлку, конечно, нарядить. Только ёлочки-то и не было. Она в лесу ещё росла, зелёная и стройная. Под ней пока что трусишка зайка серенький скакал, а порою сердитый волк пробегал... Рысцою, потому что холодно.
«Пойду-ка, – думаю я, – в лес за ёлкой». Рюкзак собрала и – бегом по лыжне. Бегу себе, бегу, палками убыстряюсь. И уже лес виднеется. И тут рядом с моей лыжнёй другая появилась, кривая и извилистая. Я и перепугалась – а вдруг зверь лесной тоже на лыжах бегает?..
Волк – тот со стаей рыскает. Тут бы таких полос штук десять было, не меньше... Заяц? – так ему лыжи не нужны. Хрук-хрук по насту – и дома!
Оказалось, не зайчик-дрожун и не волк-хватун, а, откуда ни возьмись, Маришка, лесникова дочь. Нос-зазнайка и чёлка-вьюнок. Глаза, словно маяки, сверкают. Спину по-спортивному тянет. Тоненькая-тоненькая, и палки лыжные в руках покручивает. Вроде раздумывает, пускать меня в лес или нет. Это надо же!
Я насторожилась и решаю, что дальше-то делать. «Ну, – думаю, – может, так просто и не пустит. Ну не возвращаться же теперь с полпути? Придётся пироги из рюкзака доставать. Может, задобрю?»
А Маришка подмигнула, – давай, мол, за мной, – и лыжи вперёд настроила. Только успевай! Ещё и полосы красивые лыжами нарисовала, на горку поднимаясь. И так она далеко улетела, что я даже рукой ей помахала. А что мне ещё оставалось?
Я вначале и не расстроилась. А потом смотрю – зверёк какой-то ныряет в сугроб. «Ну, – думаю, – может, и не зверь, а леший? Мало ли что у него на уме, раз он такое вытворяет».
Хорошо, что Маришка тут как тут очутилась, по-волшебному, а то я уже домой засобиралась. Оказалось, что это белки в зимних шубках свои кладовки ворошат. Удивилась я, как они ловко лапками снег разгребают и осенние припасы достают. Я бы в таком сугробе ни одного семечка не отыскала...
Бежим мы дальше с Маришкой, бежим, и обе разогрелись. Рукавички даже стащили. А в лесу красота неописуемая. Деревья чуть снежком припушились, а кусты сугробные шапки нахлобучили. И кругом бело, словно все другие краски исчезли. И дышится легко, и на душе весело, будто радость из этой сверкающей белизны соткана, тихой-тихой. Тут – здрасьте-пожалуйста! – красные помидоры выросли прямо на ёлках.
А Маришка, как про помидоры услышала, смехом залилась.
– Разве пушистые помидоры бывают? Это же снегири!
– Ну, предположим, снегири. А чего они не двигаются – к веткам примёрзли?
– Это они от голода и холода нахохлились...
В переживаниях я быстро-быстро рюкзак стащила, а когда все пироги раскрошила на белый снег, снегири прямо под ноги и слетелись. Видно, здорово есть хотели, и таиться забыли. А потом ещё и синички припорхнули. Прыгают, торопятся крошку клювиком отыскать.
«Только бы всем досталось!» – едва я это подумала, как увидела маленькую пушистую ёлочку, словно из песни-сказки. От такой красоты я про всё на свете забыла. И стала её за тонкую верхушку трясти, чтобы разглядеть хорошенько.
Смотрю, птицы разлетелись, а Маришка и совсем исчезла. Час от часу не легче! И что вы думаете? Появилась с ёлкой!
– Вот, бери, – говорит, – её какой-то хулиган срубил, а потом бросил.
Смотрю, ветки с одной стороны обломаны, ствол кривоватый. С такой и на утренник не пустят...
– Нет, – говорю, – так дело не пойдёт. Сама неси эту страхолюдину в школу.
И она согласилась. Ещё, как назло, у меня лыжа треснула. В общем, обратный путь был долгим. Белые облака опускались всё ниже на деревья от усталости. Вот и я устала. Опустилась... нет, прямо упала на ёлку и, кроме облаков и деревьев, ничего не видела. Так Маришка меня с этой ёлкой домой и притащила. Голодную и холодную. И бесчувственную.
Когда ёлка в классе очутилась, поломанным боком её к стене повернули, чтобы не горбилась. А как на её ветвях разноцветные фонарики засветились и она окуталась блестящей мишурой, все так и замерли от восхищения.
А Маришка с того дня тоже ярким фонариком для меня засветилась – стала лучшей подругой. До конца школы мы с ней не расставались!
Художник Елена Новикова |